KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Проза » Современная проза » Анатолий Ливри - Ecce homo[рассказы]

Анатолий Ливри - Ecce homo[рассказы]

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Анатолий Ливри, "Ecce homo[рассказы]" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

И я сделал то, что Иешуа потребовал от меня. И он лобзал крест у иршалаймских ворот, как ещё за час до того, сосал он мой член. А потом, привязанный к кресту, словно мой гневливый пращур — к мачте — выслушивал он последние откровения быстро мрачнеющих небес. Но после! Ха–ха! Знаешь ли ты, Клавдия, что было после? Выпей–ка вина за нашего любимого бога! Га–га–га-га!!! Да и меня, Клавдия! Да не минует меня чаша сия! Ха–ха–ха!

Тут Пилат ухватился за чашу (погрузивши в неё свою волосатую фалангу), осушил её, снова по–обезьяньи подцепил пальцами ноги свиток, бросил его себе на живот.

— Эх! Клавдия! Я решил отомстить. Отомстить этому миру–каннибалу, забить ему глотку новым камнем да ещё сделать это у всех на глазах! Оставить в дурах Европу с Азией! И на тысячи лет! Го–го–го-го–го! Надсмеяться над кесарем! Отомстить Иудее с её дегенератом–царём, демократами–первосвященниками и пророками, мастурбирующими в пустыне. Ах, Клавдия, да разве мир — не темница для умалишённых?! Разве не стоит он того, чтобы разорвать его на куски?! Хи–хи–хи! И пусть потом приходит усатый варвар–мессия да склеивает как может то, что осталось. Склеивает слюной, Клавдия! Слюной! Гы–гы–гы-гы!!!

Пилат рыгнул и облизался, как сытый тигр. — Это я, Клавдия, облапошил фарисеев с их Данииловой печатью на валуне! Го–го–го! — пусть помнят балбесов–маккавеев! Это я подкупил блудливую иудейку, а с ней — свору шелудивых говорунов, чтобы они разнесли во все концы империи весть о нашем с тобою боге! Хе–хе–хе! Это я надиктовал сборщику милостыни мою лучшую сказку, мою самую страстную песнь ненависти и любви! Ибо, Клавдия, я обожаю каждый прыщик, каждую родинку, каждую пушинку на теле Иешуа. Я стал его первым апостолом!

Клавдия оторвалась от чаши, стёрла тыльной стороной ладони розовые усы и снова оскалилась на Пилата. Тот вцепился в хартию так, что его ногти побелели.

— А самое главное, Клавдия, это я украл труп Иешуа! Это я приказал забальзамировать его! И теперь, любовь моя, Иешуа ждёт не дождётся нас в моём кесарийском дворце! Хо–хо–хо-хо! Вот, послушай–ка это! — Тут Пилат подмигнул жене: «Всякий, кто смотрит с вожделением на женщину…» На женщину! Го–го–го! Или лучше это: «Кто из вас без греха, первый брось в неё камень». Кто без греха, ха–ха–ха–ха! Да одной этой фразы достаточно, чтоб разметать по свету любимых марионеток здешнего бога и уничтожить Рим! Опуститься на колени перед эдакой истиной — это доказать, что ты не чуешь границы между мужским и женским грехом! А когда клан начинает миловать блудниц, он сам превращается в суку и побивает праведников камнями! Го–го–го-го–го! Ну, как тебе мой стиль, жена моя? — Клавдия не ответила ни слова. Она только слизывала с пальцев мёд и тихонько мычала.

Солнце теперь затопило всю залу. Был полдень. Три золотые медузы уставили на Пилата свой невыносимый взор. Прокуратор скинул хартию на пол. Порылся за поясом и швырнул поверх свитка ожерелье. Жемчуга остро заискрились вкруг, словно разорванная акулья пасть.

— Впрочем, пусть Дьявол заберёт к себе всех людей. Хотя, скажу тебе по секрету, Клавдия, ха–ха–ха! Дьявола не существует. Пусть угомонятся здешние жрецы! Есть божья слабость, а Дьявола нет!

— Но наш–то с тобой бог не слаб! Как его член проткнул меня! Как мощно распирал он мой зад!

— Да! Тебе, Клавдия, го–го–го! было лучше, чем богу Каифы в третий день создания мира — кругленького, как Ахиллесов щит? Ещё бы! Кончил его бог два раза да ещё после такого воздержания! Хо–хо! И это хорошо!

— А когда Иешуа уводили от нас, как страстно изнывала я по его члену! Мой бог поворотился ко мне боком. Вижу его как сейчас: чернеет пуп чрез багряницу, наружу жопа — милый вид! А потом его заслонили солдаты.

— Дьявол с ними (вот привязался колченогий прыгун!) — Пилат впился в енгадийскую гроздь. Тело его затряслось в судороге, и сок потёк по подбородку, закапал на волосатую грудь. — Хе! Да–а–ад! Дьявол с ними, Клавдия! Ведь самое главное — это то, что произойдёт завтра!

Клавдия открыла рот и цокнула языком, будто передразнила удар подковы о кремень ночной дороги.

— Завтра, Клавдия! Завтра мы вернёмся в Кесарию! Понимаешь ли ты это? И так всю жизнь будем мы возвращаться к Иешуа! Буду я вечно входить в его душистый, — будто египетского богочеловека — зад! А после этого, ещё полный Иешуевой пыльцы — в тебя, жена моя! И вечно будут с нами… обворуем–ка Архи–хи–хи-хи–лоха! Как это там?


М–м–му-а, Аполлон,

Игры, Смехи, Иешуа,

И, ха–ха–ха-Харон!


— Ги–ги–ги! — завизжала Клавдия и упала на спину, пустивши неслабый ветер.

— Хо–хо! — подхватил Пилат, бешено шевеля пальцами ног и облизывая шерсть на груди. — Ну, как тебе моя идейка, Клавдия?! Ха–ха–ха-ха!

Солдаты жарились на послеполуденном солнце, вдыхали тяжкий запах розовых испарений и, таясь, силились разглядеть, что же собственно происходит там, за колоннами. Они так и не могли взять в толк, отчего смеются да надрываются весёлый прокуратор Иудеи и его жена.

Биярриц, май–июнь 2004

ПРОБУЖДЕНИЕ

1

Герберт потянулся, вдруг ставши похожим на исполинскую стрелу, — клинг, клинг, — поочерёдно выстрелили суставы плеч. — Вварррр! — заворчал под ним чернокожий перс–диван; Герберт захохотал, и складка его живота, превратившись в троицу ладных прямоугольников, заколыхалась вместе со своей смоляной порослью. Задрожала, точно от страха зелёная дверь с псевдо-Шагаловым витражом, где хмельной монарх Давид вышагивает с кифарой, — а во лбу звезда горит; Герберт пересчитал, на французский манер оттопыривая пальцы, звёздовы щупальца и снова рассмеялся.

Герберт давно знал, что он прирождённый бандит: лень — матушка всех гениев, выпестовала его вёрткую мысль; скука молотом в четверть центнера выковала его рапировую смекалку, а ежеутренние приступы поэтического неистовства отточили клинок. Но такой грабёж ему даже и не снился! И Герберт, заржавши, словно жеребец, — будь с ним кто сторонний, ему стало бы стыдно, — снова принялся приручать да прикармливать с рук дикое, доселе немыслимое, но внезапно ставшее возможным чудовищно раздувшееся счастье.

С диванного подлокотника на узор багдадского ковра мягко съехал тютчевский томик, хрустнул вывихнутым крылом, а поперёк книжки лёг и сгорбился аршинный шатеновый волос, тотчас горбом и зазолотившийся от цепких лучей полуденного бургундского солнца.

*****

Герберт очутился здесь, в месте, называемом «крышей Запада», случайно. Просто сошёл с Ориент — Экспресса: вышел прикупить фруктов, привлечённый отливом черешенного айсберга в корзине, и мгновенно втянул правой, несломанной ноздрёй волшебный болдинский дух, который с непрестанно разбухавшей россыпью полуночного колокола вздымался прочь от пересечённой каналом земли, уже напитавшей своей сыростью виноградные воинства и, точно лучник стрелой, целившейся их испарениями выше — туда, где замер, внезапно прекративши переливаться самоцветами, венец минотавровой сестрицы. Поезд заклекотал, точно сожалея о расставании с Гербертом, пошёл, трепетно поглаживая колёсами кожу Европы, уворовывая его рюкзак — все мы преступники! — и унося с собой лютециевый запашок вместе с несуществующими в природе настенными колосьями в стиле Прекрасной Эпохи, — а с тёмно–синих вагонных боков гуманоиды–львицы, злорадствуя, показали Герберту свои округлые, приятные на ощупь (ежели прикоснуться к ним самым чутким местом — подушечкой мизинца) языки. Прошелестела разбуженная Ориент — Экспрессом ящерица, заглушая шорох вагонного анапеста, да так свернулась кольцом, окунувши тотчас поголубевшую голову в отблеск рекламы штопора, что только вороные лапки отличали её от змеи. И Герберт остался здесь навсегда, словно некий тиран, себе же на позор, сослал его сюда каяться. Ибо, если раньше для Герберта не могло быть ничего сладостнее, чем чутко–дотрагивающееся нащупывание наиинтимнейших континентовых мест — кочевание по Евразии в поисках самых отзывчивых её зон, — то теперь высочайшим его благоденствием стало поселиться вблизи эдакого исполинского евразийского клитора да насыщаться из соседствующего с ним источника блаженно–румяным счастьем планеты.

Бургундия — единственная на континенте страна, где поманенная перстом светло–зелёная полупрозрачная берёза послушно всовывает свои пальцы в окошко спальни, — на каждом по драгоценному обручальному кольцу, — а золотая танцовщица, доселе дремавшая в Герберте, вдруг встрепенётся, будто он впился в её уста. И внезапно всё становится ясно, словно плясовой вихрь распахнул дверь в самую запретную, полную древних ритмов камору. И тогда, включивши лампу, — абажур с трупом трёхлитровой бутыли Сансерра урожая 1972 года, — выплёскиваешь ты секретные пируэты на украденный в рейнской гостинице коронованный лист, нетерпеливо ожидающий чернильного помазания.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*